Часто бывает, когда ходишь по магазинам, обязательно заходишь в какой-нибудь отдел с одеждой, причем первым делом обращаешь внимание, во что одет манекен. Как одежда смотрится в объеме тела, одевшего ее; на самом же деле здесь скорее играет роль иррациональное любопытство и какой-то слабовыраженный страх, даже не то чтобы страх, а глубинная боязнь того, что манекен вдруг повернет голову и посмотрит на тебя пустыми пластиковыми глазами. Причем если в детстве кажется, что манекен тебя схватит, укусит, убьет, как это было в проходняковых фильмах ужасов, то теперь самое страшное, что он просто шевельнется. В детстве, пока еще веришь в магию и чудеса, шевелящийся манекен - простое явление такого чуда, страх на самом деле более рациональный и обоснованный - боишься агрессии. Но чем взрослее становишься, тем больше теряешь в это веру, и твои страхи наполняются параноидальным бредом, потому что ты боишься, что пластиковый человек просто шевельнется. После десяти лет такое событие означает, что ты сошел с ума, или мир превратился в кошмар. Поэтому никому из людей, старше отведенного возраста не стоило бы видеть, как ничего не выражающее лицо восковой фигуры в гробу вдруг дернулось, словно спящий человек увидел неприятный сон, а по бледным губам пробежал сухой язык, слизывая капающую на них кровь и вдруг жадно открыл рот, ловя тоненькую струйку густой темно-бордовой жидкости. По мере поглощения крови, лицо фигуры оживало, становилось более органичным, хотя оно изначально было лицом живого существа, но теперь оно стало еще и ВЫГЛЯДЕТЬ, как лицо живого существа, особенно, когда его глаза вдруг открылись, и слабо поблескивая бордовым в неровном свете луны. Вампир лежал, закрытый половиной крышки чуть выше груди, оставляя на виду лишь плечи и голову.
Карл сделал глубокий порывистый вдох, словно новорожденный, расправляющий свои, до этого еще ни разу не дышащие, легкие. Пальцы, сначала на одной, потом и на другой руке, судорожно сомкнулись, а успевшие отрасти за это время ногти, вспороли обивку. Он еще плохо осознавал себя в своем теле, пробудившемся раньше времени после столь долгого анабиоза, глаза еще не видели ничего, а звуки пока существовали в виде неясных и размытых образов, из которых было невозможно вычленить что-то одно и распознать. Кровь только начинала свой разбег, и почти не бьющееся сердце вампира, сейчас работало в бешеном темпе, стараясь как можно быстрее задействовать все функции включающегося организма, хотя если бы кто-то вздумал прослушать сердцебиение Карла через фонендоскоп, то услышал бы редкие удары, которые издает сердце коматозника.
- Какой сегодня год? - глаза Карла вдруг сверкнули янтарным, словно у кота, зрачки резко сузились, будто кто-то направил ему в лицо луч света, превратившись в две узкие щелочки, и снова расширились почти на всю радужницу, так что он без труда видел любую мелочь в полутемном зале. Карл остановил взгляд на одном из вампиров, вернувших его к жизни, и тихо поманил его к себе. Его лицо еще не было таким, как перед спячкой, щеки были все еще запавшими, и все его лицо немного смахивало на череп, когда неверное освещение бросало на него тень. Его голос, тихий и ничего не выражающий, отчетливо веял холодом, словно оловянный брусок, пролежавший несколько часов в подвале; с другой стороны он не отталкивал, а притягивал в своем мрачном величии, словно специально созданный для того, кто хочет повелевать и подчинять.
- Две тысячи пятый, милорд. - вампир подошел поближе к гробу, испытывая на себе взгляд древнего, настолько пугающий своей неизвестностью, ибо принадлежал тому, кому позволено абсолютно все. Он остановился в нескольких шагах, сохраняя почтительную дистанцию. Карл молчал.
- Повелитель желает Вас видеть у себя. - продолжил вампир, принимая молчание древнего за предложение говорить дальше. - Никто не знает, почему, нас не посвящали. - он замолчал, потому что на самом деле их посвящали, но велели ничего не говорить. Бальтазар решил сам сообщить Карлу о случившихся переменах, и поскольку с его санкции был прерван сон древнего, то ему и говорить. Если подручные откроют рот, разозленный вампир может попросту их поубивать, решив, что это они позволили себе такую необдуманную вольность. Слова "Повелитель желает..." гарантировали им возможность уйти отсюда своим ходом.
- Хочу есть.
Большой кубок, по размерам почти как добрая пригоршня, был тот час подан Карлу из рук второго вампира. Пока он пил, жадно припав пересохшими губами к чаше, все молчали, лишь иногда тихо переговаривались между собой, безмерно гордые, что их отобрали для этой церемонии. Внимание их привлек легкий скрип дорогих кожаных туфель, коснувшихся пола. Карл выпрямился во весь рост, поставил опустошенную чашу на краешек гроба и потянулся, чувствуя, как по телу медленно разливается бодрящее тепло; вытянувшись, как струна, он расправил плечи и разогнул руки, ощущая, как хрустнули локтевые суставы, несколько раз сжал кулаки, с неприятным ощущением впивающихся в ладони когтей, в которые превратился за двадцать лет ухоженный маникюр.
- Где Скримм? - был его следующий вопрос, когда Карл окончательно пришел в себя и чувствовал себя уже более-менее нормально. Взглядом обвел зал поместья Бальтазара, и легкая улыбка коснулась его немного порозовевших губ; вот, значит, куда его перенесли. Он обо всем позаботился. - Где дети?
Тот вампир, которого Карл подозвал к себе, сбросил на плечи капюшон, открыв красивое бледное лицо молодого вампира, хотя уже и достаточно зрелого, чтобы входить в круг девятерых.
- Ваша жена, милорд, и дочь Селина ожидают вас в гостиной. Вам нужно сейчас ехать к повелителю, вместе с семьей, он ждет всех вас.
- Значит, Бальтазар тоже проснулся. - медленно проговорил Карл, словно пробуя свои слова на вкус. Слишком много времени прошло, чтобы его глаза восторженно загорелись и глупая радость от возвращения отца могла им обуять. Скорее, после всего, что он насмотрелся за свою долгую жизнь, Карл осознавал, что подобные пробуждения, как и засыпания, не совершаются без весомых на то причин. - Значит, он знает меня под новым именем, хотя все еще помнит, как Ричарда. И бой... Штурм... Интересно. Неужто он решил повторить? - последние слова были всего лишь мыслями вслух. Размышляя, Карл провел пальцем по ободку чаши, и слизнул собранную кровь, задумчиво глядя в высокое сводчатое окно на кромку темного полуночного неба.
- Почему Скримм только с Селиной? А где Отто? - фон Рихтер, снова обратил внимание на вампиров. - Натаниэль. Белла. Они решили пропустить пробуждение отца? Надеюсь на то есть причина.
Из группы вампиров вышел еще один и склонился перед древним.
- Милорд, господин Натаниэль сейчас занят очень важным делом в совете, мессир Отто сопровождает его.
- Это не все.
Они не могли сказать, потому что Бальтазар дал строгий наказ. Бальтазар, для них все равно, что живое божество, вдруг снизошедшее в этот мир. Но не подчиниться древнему, стоящему в паре шагов, преждевременно разбуженному и настолько угрожающе спокойному, что от его холодного бесстрастного голоса кровь стыла в жилах; в этот момент всемогущий Бальтазар казался менее реальной угрозой, чем фон Рихтер.
- Ваша дочь... - начал тот, что сбросил капюшон. - Ее сейчас нет. С нами.
Его зрачки расширились от ужаса, когда пальцы Карла, словно клещи, сжали его горло, а перед глазами мелькнули белизной устрашающие клыки и вспыхнувший янтарем глаз. Он уже чувствовал, как эти жуткие зубы отрывают от его шеи чуть ли не половину, однако Карл быстро взял себя в руки, еще до того, как его рука сжала бульдожьей хваткой горло молодого вампира. Казалось еще одно небрежное усилие, и длинные пальцы древнего раздавят шею, как переспелый помидор. Карл подтянул вампира поближе к себе и тот почувствовал, как носки его баснословно дорогих ботинок, волочащиеся по полу, почти от него оторвались. Древний держал его одной рукой, как тряпичное чучело, набитое соломой.
- Облава...охотники...перебили всех...забрали...дочь...вашу дочь, милорд... - слова, казалось, с трудом протискиваются по пережатой трахее и вылетают изо рта уже помятыми и деформированными, со следами пальцев. Вампир захрипел, его глаза больше не смотрели умоляюще в лицо древнего, они закатились под верхние веки. Карл понимал, что это всего лишь неуравновешенность изголодавшегося организма, прерванного в анабиозе, поэтому выдержка ему изменила, выпустив мгновенную вспышку гнева, а этот вампир, который постепенно затихал, все же был отмечен заслугами, раз вошел в девятку тех, кому поручено его разбудить. Фон Рихтер разжал пальцы и вампир рухнул на пол, с хрипами хватая воздух и конвульсивно схимая руками подножие алтаря, на котором установлен гроб. Остальные восемь вампиров молчали.
- Как давно это произошло? - спросил он, не обращая внимания на подергивания молодого вампира у своих ног. - Я ему ничего не сделал. Но если вы мне не будете отвечать, следующему я оторву голову.
Карл вышел из зала, миновав раскрытые двери, со свисающими с ручек концами цепи. За его спиной восемь вампиров приводили в чувство своего товарища, едва не ставшего первой жертвой преждевременно пробужденного древнего. Фон Рихтер спешил увидеть своих родных, потому что в его все еще немного замутненном сознании было опасение, что беда могла произойти не только с Изабеллой, и он не сможет быть спокоен, пока сам не убедится, что с остальными все в порядке.
